Период Муромати (сёгунат Асикага) (1333 — 1573)

Период Муромати (сёгунат Асикага) (1333 — 1573)

Muromachi Period (Muromachi Jidai, 1333-1573 CE)

Император Го-Дайго смог восстановить императорскую власть в Киото и свергнуть Камакуру Бакуфу в 1333 году. Однако возрождение старых императорских должностей при реставрации Kemmu (1334 г.) продолжалось недолго, поскольку старая система управления устарела и не действовала, а некомпетентные чиновники не смогли заручиться поддержкой могущественных землевладельцев. Трёхлетний период императорского правления в японской истории между периодом Камакура и период Муромати от 1333 до 1336 года. Реставрация Кемму была последним разом, когда Император Японии имел какую-либо власть до Реставрации Мэйдзи в 1868 году.

Асикага Такаудзи, когда-то сражавшийся за императора, теперь бросил вызов императорскому двору и преуспел в захвате Киото в 1336 году. Го-Дайго, бежал в Есино на юге Киото, где он основал Южный двор. В то же время в Киото был назначен еще один император, альтернативный. Это стало возможным благодаря спору о престолонаследии, который велся между двумя родами императорской семьи со времени смерти императора Go-Saga в 1272 году.

В 1338 году Takauji назначил себя сегуном и установил свое правительство в Киото. Район Муромати, где с 1378 года располагались правительственные здания, дал правительству и историческому периоду своё название.

Портрет XIV века н.э. японского императора Го-Дайго (р. 1318-1339 гг.).

Более 50 лет в Японии существовали два императорских двора: Южный и Северный. Они много сражались друг с другом. Северный двор обычно находился в более выгодном положении; тем не менее Южному удалось несколько раз захватить Киото на короткий промежуток времени, что приводило к регулярному разрушению столицы. Южный двор окончательно сдался в 1392 году, и страна вновь подчинилась одному императору.

В эпоху сегуна Асикаги Есимицу (1368 — 1408) Муромати Бакуфу смог контролировать центральные провинции, но постепенно утратил свое влияние на внешние регионы. Есимицу установил хорошие торговые отношения с «минским» Китаем. Внутреннее производство также возросло благодаря усовершенствованиям в сельском хозяйстве и последствиям новой системы наследования. Эти экономические изменения привели к развитию рынков, появлению нескольких видов городов и появлению новых социальных классов.

Томоэ Годзен (巴御前). Женщина-самурай

В течение 15-го и 16-го веков влияние сегунов Асикага и правительства в Киото практически сошло на нет. Политические новички периода Муромати были членами землевладельческих, военных семей (ji-samurai). Сначала сотрудничая, а затем превзойдя провинциальных констеблей, некоторые из них добились влияния на целые провинции. Эти новые феодалы стали называться дайме(«великое имя») Они осуществляли фактический контроль над различными частями Японии и непрерывно воевали друг с другом в течение нескольких десятилетий, во время сложного периода гражданских войн (Сэнгоку Дзидай «Эпоха воюющих провинций»). Самыми могущественными владыками были Такэда, Уэсуги и Ходзе на Востоке, а также Оучи, Мори и Хосокава на Западе.

В 1542 году первые португальские торговцы и миссионеры-иезуиты прибыли на Кюсю и ввезли в Японию огнестрельное оружие и христианство. Иезуит Франциск Ксавьер предпринял миссию в Киото в 1549-50 годах. Несмотря на противодействие буддистов, большинство западных военачальников приветствовали христианство, поскольку они были заинтересованы в торговле с заморскими странами главным образом по военным соображениям.

К середине XVI века несколько самых могущественных военачальников боролись за контроль над всей страной. Одним из них был Ода Нобунага. Он сделал первые большие шаги к объединению Японии, захватив Киото в 1568 году и свергнув Муромати бакуфу в 1573 году.

Несмотря на политические беспорядки, в период Муромати произошел значительный культурный рост, особенно под влиянием дзен-буддизма. Были разработаны уникальные японские искусства чайной церемонии, аранжировки цветов и театр драмы «Но», а стиль сунской живописи тушью (суми) достиг своего пика. В архитектуре простота и строгость стали общим правилом. И Золотой павильон (Кинкаку-дзи), и Серебряный павильон (Гинкаку-дзи) в Киото были построены в период Муромати.

Просмотры: 1 288

Поделиться ссылкой:

• Tweet
• WhatsApp
• Поделиться записями на Tumblr
• Telegram
• Ещё

• по электронной почте
• Pocket
• Печать

Понравилось это:

Нравится

Похожее

Скачать большую энциклопедию Японии от А до Я с мультимедиа:

МУРОМАТИ — исторический период с 1333 г. по 1568 г. Часто подразделяется на два подпериода: Южной и Северной императорских династий (1336–1392) и «Эпоху воюющих провинций» (1467–1568).

Попытка императора Го-Дайго вернуть себе в 1333 г. всю полноту власти в стране закончилась неудачно. Тому было немало причин как объективного, так и субъективного плана. И среди них немалую роль сыграло предательство. Военачальник Асикага Такаудзи, некогда соблазнившийся посулами Го-Дайго и выступивший под его знаменами против клана Ходзё, чьим вассалом он пребывал, не захотел сохранять верность и новому сюзерену. Чтобы не делить государственной власти с Го-Дайго, обладавшим немалым политическим влиянием, Асикага посадил на трон свою марионетку — нового императора Комё. Го-Дайго, не согласный с таким поворотом дел, добровольно отказываться от титула тэнно не захотел и с ближайшими приближенными сбежал из столицы на юг, где в горном городке Ёсино (провинция Ямато) основал свою резиденцию. Таким образом, в Японии стало сразу два императора и два императорских двора — Северный в Киото и Южный в Ёсино.

Что же касается реальной власти, то она продолжала пребывать в руках военных. В 1338 г. Асикага Такаудзи провозгласил себя новым сёгуном, оставил слишком аскетичную и чересчур удаленную от столицы Камакуру, переведя свою ставку в Киото. Его дворец был построен в киотоском квартале Муромати, что дало основание историкам впоследствии именовать годы существования сёгуната Асикага периодом Муромати (1333–1568).

При всей ограниченности власти императорских дворов борьба между ними завязалась нешуточная. И у северного, и у южного императоров было немало вассалов, которые весьма часто ввязывались в вооруженные потасовки между собой за право влияния на ту или иную территорию и особенно за собираемые там налоги. Сёгун Асикага некоторое время делал вид, что соблюдает нейтралитет, но, конечно же, поддерживал своего ставленника в Киото. В результате «двоецарствие», длившееся без малого шесть десятилетий, завершилось неким компромиссом. Противоборствующие императоры договорились, что Хризантемовый трон будут занимать по очереди потомки Го-Дайго и Комио. Но первым в этом ряду был наследник Северного двора, что и решило проблему. Об обещаниях, данных южным, в дальнейшем просто «забыли». Впрочем, споры о легитимности прав наследников Северного и Южного дворов с переменным успехом длились в Японии чуть ли не до середины ХХ в.

Между тем на смену умершему Асикага Такаудзи пришел его сын Ёсиакира, которого, в свою очередь, на посту сёгуна сменил уже его сын Ёсимицу. Власть дома Асикага в стране длилась около 240 лет. Сёгуны Асикага были не столь могущественны, как руководители Камакурского сёгуната, и не сумели распространить свое безусловное влияние на все кланы.

Сёгунат рассылал по всей стране своих военных правителей (сюго). Теоретически они были представителями центральной власти, но на деле, ощущая слабость центра, чаще всего тяготели к сепаратизму, отказывались переводить собранные налоги в столицу, набирали собственные армии из местных самураев. Постепенно целые регионы стали выходить из-под власти сёгунов. На местах формировались практически самостоятельные автократические домены во главе с князьями (даймё). Иные княжества охватывали территорию нескольких провинций. Бывало, что их войска захватывали столицу и очередной даймё начинал править страной от имени сёгуна, постепенно превращавшегося в марионетку, которая, в свою очередь, являлась «кукловодом» для императорского двора.

Неэффективность государственного правления, своекорыстие чиновничества и даймё накладывались на весьма неблагоприятные природные ситуации. Засухи и наводнения уничтожали ту часть урожая, которая уцелела после проходов и боевых действий самурайских дружин. Одно за другим в стране вспыхивали крестьянские восстания, голодные бунты. Восставшие требовали сокращения размеров податей, смены ненавистных губернаторов-сюго и даже пытались создать некое подобие органов самоуправления провинциями. На волне этих событий кое-кто из местных феодалов постарался захватить власть в провинции, заняв место изгнанного или убитого сюго. Эти годы в японской историографии называются гэкокудзё (низшие побеждают высших).

Обороняясь от карателей сёгуна и даймё, крестьяне превращали свои деревни в укрепленные пункты, воздвигая тыны и частоколы. Этому примеру последовали и некоторые города, добивавшиеся самоуправления. Таких прав добились, в частности, города Сакаи (близ Осака) и Хаката (на севере Кюсю).

Особую остроту внутренние неурядицы приобрели во второй половине XV в. Некомпетентность властей достигла предела. Голод, засухи, наводнения, тайфуны, эпидемии опустошали страну. Если во времена Камакурского сёгуната правители страны, оставаясь крупными землевладельцами, хотя бы понаслышке были знакомы с сельскохозяйственным производством и его проблемами, то изнеженные и развращенные сёгуны Асикага не могли ничего противопоставить разгулу стихий, болезням, голоду. Они с головой ушли в интриги вокруг престолонаследия, распределения придворных синекур.

Сварой за ключевые посты в сёгунате была порождена и так называемая смута годов Онин (по названию годов царствования императора), длившаяся 11 лет, начиная с 1467 г. В военные действия было вовлечено почти 300 тысяч человек. Сражения волнами перекатывались через всю столицу, оставляя за собой развалины и пепелища. Затем из полуразрушенного Киото борьба перекинулась в провинции, втягивая в военное противостояние местных даймё и их дружины.

Каждая из воюющих армий стремилась привлечь на свою сторону императора и сёгуна. Но ни тот, ни другой не нашли в себе сил, мужества и решительности, чтобы пресечь кровопролитную свару разбушевавшихся вассалов. Сёгун Асикага Ёсимаса предпочел суетности государственного правления эстетические наслаждения на вилле, построенной для него у подножия горы Хигасияма, к востоку от Киото. Пока страна бурлила, выясняя, кто где стоит в «табели о рангах», Ёсимаса устраивал для приближенных изысканные чайные церемонии, представления театра но, экспозиции коллекций предметов искусства. Вокруг Ёсимаса сложилась группа деятелей искусств, целый культурный комплекс, известный ныне как «культура Хигасияма». Ее неотъемлемыми составными частями стали парковое искусство, драма Но, икэбана, чайная церемония, пейзажная живопись, поэзия.

Между тем обессиленные продолжительной и безрезультатной войной участники смуты Онин вынуждены были заключить мир. Но умиротворение так и не пришло на землю Японии. Вооруженные распри и междоусобицы продолжались еще около века. Могучие даймё захватывали имения более слабых. Вассалы поднимались с оружием на сюзеренов. Это время именуют в истории Японии Сэнгоку дзидай («Эпоха воюющих провинций»).

Если сопоставить исторические календари Японии и Европы, то этот период более известен в мире как время великих географических открытий. Пока Япония налаживала торговые связи с ближайшими соседями — Китаем, Кореей, странами Юго-Восточной Азии, пока ее пираты наводили ужас в округе, Васко да Гама проложил морской путь в Индию. И вот в 1543 г. шторм прибил к небольшому островку Танэгасима у южного побережья Кюсю корабль португальских авантюристов. Так европейцы впервые ступили на территорию Японии.

Но события тех времен славны не только приоритетом португальского «открытия Японии». В трюмах севшего на мель у японских берегов галиона было несколько мушкетов. Первое огнестрельное оружие было завезено в Японию еще раньше — из Китая. Однако познакомившиеся с ним японцы восприняли его скорее как диковинку. А вот португальцы, пожелавшие поразить воображение аборигенов, сумели преподнести «изделие европейского гения» как следует, не скупясь, провели демонстрационные стрельбы, объяснили заинтересованным самураям принцип действия огнестрельного оружия и методику обращения с ним.

Японские воины быстро смекнули, какие преимущества им может дать португальское оружие в постоянных боевых стычках с соседями. Десятки японских мастеровых были усажены за верстаки, чтобы наладить массовое производство мушкетов. К тому же партии оружия с завидной регулярностью стали поступать и от европейских торговцев, менявших его в Японии на золото, серебро, медь, невольников. Уже через десять лет войска даймё с Кюсю и прилегающих территорий располагали сильными подразделениями стрелков из мушкетов, что позволяло им легко побеждать пользовавшихся традиционными луками и стрелами противников. Это самым революционным образом изменило всю военную тактику Японии. Индивидуальные схватки самураев, на которые неминуемо распадалась любая битва, уступили место гораздо более эффективным коллективным действиям пеших стрелков (асигару). С Кюсю мушкеты под названием «Танэгасима» стали расходиться по всей Японии.

А в 1549 г. в Страну восходящего солнца прибыл испанский проповедник-иезуит Франциск Ксавье. Он, а затем и его последователи занялись насаждением католицизма в Западной Японии. Дело не ограничилось проповедями о житии Христа и его апостолов. Миссионеры строили больницы и школы, печатали свою религиозную литературу, делились с местными жителями основами европейских познаний в астрономии, географии, медицине. Постепенно католические миссии стали прибирать к рукам богатства буддийских монастырей. Местные даймё смотрели на этот процесс сквозь пальцы. Более того, заинтересованные в приобретении европейского оружия, они сами переходили в католичество и побуждали к этому своих вассалов. На рубеже XVI и XVII вв. каждый пятидесятый японец исповедовал христианство. (Примечательно, что в современной Японии, где свобода совести гарантирована, процент верующих-католиков в два раза ниже.)

Рубеж XV и XVI вв. стал важной вехой в истории удаленных друг от друга на тысячи километров Европы и Японии. И там, и тут начался процесс преодоления феодальной раздробленности, предпринимались попытки объединения государств под сильной авторитарной властью. Для Японии эта тенденция связана прежде всего с именем даймё Ода Нобунага.

Владения Нобунаги, сравнительно небольшие, располагались в провинции Овари в центральной части острова Хонсю рядом с нынешней Нагоей. Ода Нобунага едва ли не первым из японцев оценил значение огнестрельного оружия. Его вооруженные мушкетами отряды асигару легко добивались перевеса в схватках с дружинами соседних княжеств. В 1560 г. Нобунага разбил войска Имагавы Ёсимото — даймё богатой провинции Микава (ныне часть преф. Айти). Победа вдохновила полководца на новые походы. Громя армии соседей, захватывая их территории, подчиняя своей воле сильные буддистские монастыри, Нобунага довольно быстро объединил под своим началом почти половину Японии.

Однако у Нобунаги были и могущественные противники. Среди них особенно выделялся своим упорным сопротивлением буддистский монастырь Исияма Хонгандзи. Его монахи и прихожане не раз восставали против навязываемой им силой власти клана Нобунага. Во время одного из таких выступлений в 1570 г. они убили брата Нобунаги. Разгневанный Ода дважды пытался с наскока захватить Нагасиму, центр бунтовщиков, и неудачно. Только долгая морская и сухопутная осада сломила сопротивление. Половина оборонявшихся умерла от голода, всех остальных казнили солдаты Нобунаги. В ходе карательной экспедиции погибло около 20 тысяч человек. Нобунага безжалостно расправлялся с противниками, считая, что только крепкая рука и сильная воля способны объединить Японию.

Ода Нобунага считался последовательным сторонником сёгуната. Именно он в 1568 г. привел к власти Ёсиаки Асикага, пятнадцатого (и последнего!) сёгуна этой династии. Но в 1573 г. тот же самый Нобунага лишил Ёсиаки сёгунских полномочий. Период Муромати закончился.

История японского меча 5

Сёгунат Асикага, чья ставка располагалась в селении Муромати, ко времени правления Ёсимицу остался без оппонентов за власть. Но сложилась новая ситуация – провинции беспрерывно конфликтовали. После убийства шестого сёгуна рода Асикага Ёсинори в 1461 году страна вновь раскололась на два лагеря. Восточный лагерь возглавил род Хосокава, а западный – род Ямана. Конфликт взорвался в 1467 году началом Войны годов Онин, временем смуты сэнгоку-дзидай (эпоха сражающихся царств). Центральной власти не было, государство оказалось расколотым на многочисленные княжества, страна обнищала. Канули в небытие многие древние рода, но на сцену выходили крупные феодалы Такэда, Мори, Уэсуги.

Эти люди проводили прогрессивную экономическую политику, позволяли ремесленникам селиться вокруг своих замков. И к концу XVI века в Японии было 83 призамковых города. Обогащение князей позволило укреплять и замки, и свои армии.

Усиление некоторых даймё, усиление их экономики и военной силы ко второй половине XVI века поставило Японию перед опасностью нового передела территории. Прежние уроки говорили о необходимости центральной власти, но никто не хотел подчиняться. Нужен был лидер Ода Нобунага. Сын мелкого феодала из провинции Овари. Став главой клана в 1551 году, семнадцатилетний Ода начал захват соседних земель. Будучи талантливым военачальником, умным и бесстрашным лидером, вскоре он подчинил бОльшую часть страны и даже смог влиять на сёгунат Асикага. Более того, он свёрг сёгуна Асикага Ёсиака в 1573 году. Этим закончился период власти Асикага, период Муромати.

Сёгуны рода Асикага прилагали много сил для развития культуры. Это был период облагораживания ремёсел философией Дзэн.

Постулаты Дзэн укрепили институт меча, выкристаллизовали его нравственный и духовный статус. В эпоху Муромати меч стал особо почитаем. Этому времени характерна история, когда при осаде замка его владелец письмом просил врага приостановить осаду, чтобы спасти от гибели в пожаре коллекцию мечей, осаду приостановили, мечи передали осаждавшим и только после этого бой возобновился. Такого отношения к мечу в предыдущие времена не было.

Асикага стремились наладить отношения с Китаем и потому в виде даров использовали японские мечи, очень почитаемые на материке.

В годы правления Гэнко и Каму было изобретено яри, а после годов Онин яри получает всё бОльшее распространение.

При постоянных войнах яри очень ценилось как важный вид оружия. Интересно то, что распространение яри с обоюдоострым прямым клинком взаимосвязано с появлением огнестельного оружия. Ружьё в корне изменило тактику боя. Вначале грохот выстрелов пугал конницу. Из-за этого ломался строй, сеялась паника. И, как следствие, стрелки-аркебузиры стали вести огонь целенаправленно по лошадям. Тактика усложнилась, возникла необходимость в обучении солдат ведению боя в толчее. Ничего лучше в таких условиях копья яри не было. Было достаточно ударом копья попасть в доспех врага, чтобы сбить его с ног. Потому даже второпях набранное войско, вооружённоё длинными копьями, являлось серьёзной силой. Конец периода Муромати знАчим ростом роли копий и пехоты.

Для увеличения своего статуса род Асикага многажды заявлял о своей преемственности сёгунату Камакура. Это проявилось даже в моде на мечи. Возвращались узкие клинки, самураи предпочитали тати в стиле раннего Камакура, но с изгибом клинка в верхней половине. Это сказалось и на технике боя. С подвешенным к поясу тати — обнажение меча, замах, удар – три движения, то теперь меч стали носить режущей кромкой вверх, вставляя ножны за пояс. Извлекали меч движением вверх-вперёд, сразу же замахиваясь им и тут же проводя удар. Новые мечи называли утигатана. Они оснащались деталью куригата с отверстием для ремешка и цуба, которой ранее не было. Изгиб клинка сакидзори позволял обнажать утигатана одним естественным движением. Удар, смертоносный удар мог быть нанесён из любого, даже неудобного положения и самого расслабленного состояния. Позднее подобная техника стала искусством йай-дзюцу, где изгиб сакидзори был крайне важен.

Эти преимущества обеспечили утигатана популярность у самураев и знатных особ. От этого повысилось и качество утигатана.

Но это не значит, что кузнецы прекратили производство тати. Множество кузнечных школ сохраняли верность традициям и не знали проблем со сбытом.

Поменялась и терминология мечей. В 1532-1570 годах мечами одати стали называть мечи с длиной клинка более 75 см. Рукоять этих одати делали длиной с расчётом, что поставленный на землю меч доставал до уха владельца. Утигатана разделились на два семейства по длине клинка: более 60 см. – катана, менее – вакидзаси (сопутствующий меч). Эти мечи оснащались цуба, чаще железными резными, рукояти обтягивали шкурой самэ и оплетались шнуром. Ножны лакировали чёрным блестящим гладким лаком. Этот стиль называется оправой Акэти – акэти-косираэ. Это практичный, дешёвый и неброский стиль, что и обеспечило большую популярность.

В период Муромати встречалось широчайшее разнообразие стилей. К примеру, оправы в стиле саямаки произошли от древних оправ стиля цудзура-савамаки (оплётка растением ротанг), которым оплетали и рукоять и ножны. Впоследствии ротанг перестали использовать, имитируя его резьбой. Во время Минамото саямаки назывались ножны, оплетённые шнуром, то в Муромати опять увлеклись имитацией ротанга.

В период Муромати в сражениях мечи солдат были оправлены в стиле акэти-косираэ, а военачальников – итомаки-но тати. Характерные в прежние времена сиридзая теперь стали лишь украшением, утратив символизм статуса или храбрости воина.

Всё это многообразие послужило выделением искусства украшения меча в отдельное ремесло. В этот период появились потомственные династии мечевых ювелиров. Самая известная из них – династия Гото. И поныне её потомки работают в Японии. Искусство оружейников эпохи Муромати вызывает неоднозначные мысли. Невзирая на совершенствование плавки, содействие феодалов, вопреки усилению социального и экономического статуса кузнечного союза, развитие торговли и, даже, несмотря на спрос на мечи, период Муромати значимых имён кузнецов не дал.

До эпохи сэнгоку-дзидай ещё были великие кузнецы, то потом их не было. Считается, что именно большой спрос на оружие и послужил причиной вырождения кузнечного искусства. Мечи покупались сотнями, кузнецов постоянно торопили, требуя быстроты исполнения заказов, Всё это вынуждало забыть о высоком качестве клинков прежних времён, в следствии чего были забыты многие секреты, восстанавливаемые и поныне. Но была и ещё одна причина. Длительная война привела к разрухе и многим даймё приобретать высококлассные клинки стало накладно. Возникла традиция дарения за некоторые заслуги или при определённых обстоятельствах мечей, дополняя этот дар лошадьми и некоторыми ценностями.

И тем не менее, были знАчимые имена и школы периода Муромати. Так мастер Масацунэ (1534-1619) из Сагами, стал личным кузнецом клана Токугава, будущих правителей Ниппон. Славилась школа Гассан в Дэва, сохранили своё мастерство кузнецы провинции Бидзэн. Появившиеся в период Камакура гравировки мечей на клинках в эпоху Муромати перевоплотились в изображения буддийских и синтоистских божеств, которых самураи почитали как защищающих божеств или богов войны.

События [ править ]

• 1336: Асикага Такаудзи захватывает Киото и заставляет императора Дайго II переехать в южный двор (Ёсино, к югу от Киото).
• 1338: Асикага Такаудзи объявляет себя сёгуном
  , переносит свою столицу в район Муромати в Киото и поддерживает северный двор.
• 1392: Южный двор сдается сёгуну
  Асикага Ёсимицу, и империя снова объединяется.
• 1397: Кинкаку-дзи построил Асикага Ёсимицу.

Рёан-дзи альпинарий

• 1450: Хосокава Кацумото построил Рёан-дзи .
• 1457: Edo устанавливается
• 1467: Война Онин раскололась между феодалами ( даймё
  ).
• 1489: Гинкаку-дзи построил Асикага Ёсимаса.
• 1543: потерпевшие кораблекрушение португальцы вводят огнестрельное оружие
• 1546: Ходзё Удзиясу , выигравший битву при Кавагое, становится правителем региона Канто.
• 1549: католический миссионер Франциск Ксавьер прибывает в Японию.
• 1555: Моури Мотонари , выигравший битву при Миядзиме , становится правителем региона Тюгоку.
• 1560: Битва при Окехазаме
• 1568: Даймё
  Ода Нобунага вступает в Киото и прекращает гражданскую войну [7]
• 1570: Основание архиепископства Эдо и рукоположение первых японских иезуитов.
• 1570: Битва при Анегаве
• 1573: Ода Нобунага свергает бакуфу
  Муромати и расширяет свой контроль над всей Японией [7] : 281

Эпоха Муромати

Одна из главных достопримечательностей времен Муромати — «Кинкаку-дзи» (Киото
)

Период Муромати

[1],
Муромати-дзидай
[2](яп. 室町時代
муромати дзидай
, 1336—1573) — период в истории Японии, на протяжении которого ставка сёгуна находилась в Муромати.

В 1334 году при поддержке буддийских монастырей и военных во главе с Асикагой Такаудзи император Го-Дайго на короткое время восстанавливает императорское правление. Однако уже в 1336 году Асикага возвёл на престол в Киото другого удобного себе императора, готового даровать ему титул сёгуна. Получив в 1338 году титул сёгуна, Асикага Такаудзи основал военную ставку в районе Муромати близ Киото. В отличие от сёгуната Камакура, в рамках которого преобладало мелкопоместное ленное землевладение, в период Муромати стали преобладать крупные феодальные владения, феодальные княжества, объединявшие несколько провинций, которые не всегда признавали власть Асикаги. В результате активизировались центробежные тенденции и междоусобные конфликты. Сёгун Асикага Ёсимицу (1368—1408) ещё пытался контролировать центральные земли, но потерял своё влияние в остальных провинциях.

В XV—XVI веках сёгуны Асикага практически полностью утратили влияние на события. В XV—XVI веках кланы крупных землевладельцев «дзи-самураев», объединившись, быстро превзошли по силе прежних феодалов и, игнорируя волю сёгунов, распространили своё влияние на целые провинции и по нескольку десятков лет безостановочно вели междоусобную борьбу между собой, что получило название «период воюющих княжеств», Сэнгоку-дзидай в 1467—1568 годах.

В обстановке глубокой феодальной раздробленности, фактического отсутствия центральной власти и экономического кризиса в середине XVI века остро встал вопрос политического объединения страны, в котором в первую очередь были заинтересованы крупные феодалы. Одним из них был Ода Нобунага, которому в 1560—1582 годах удалось одержать ряд побед над многими крупными феодалами и буддийскими монастырями и захватить их земли. В 1568 году Ода захватил столицу. Неудачная попытка назначить сёгуном своего ставленника привела к окончательному свержению сёгуната Асикага (с этого времени и вплоть до 1603 года сёгунатов в Японии не было).

После смерти Ода в 1582 году дальнейшее объединение страны продолжил его соратник военачальник Тоётоми Хидэёси, который постепенно завоевал власть над обширными территориями. Помимо военных захватов Тоётоми Хидэёси осуществил ряд важных социально-экономических преобразований (восстановление и укрепление власти центрального правительства и государственного аппарата, реформы в аграрной сфере, перепись населения, конфискация оружия у крестьян и монахов, выделение класса самураев.

События, происходившие с преобразований 1493 году, стали называть Эпохой воюющих провинций. По другому распространенному мнению, начало этим событиям положила Война годов Онин в 1467 году.

К периоду Муромати относятся следующие примечательные события:

• Поэт Ёсимото Нидзё, советник и премьер-министр, вместе с поэтом Гусаи составляют сборник поэзии «Цукуба-сю» в жанре рэнга.
• Сёгун Асикага Ёсимицу строит «Золотой павильон» Кинкакудзи.
• Война Онин (1467—1477) между преемниками сёгуна Асикага Ёсимаса.
• Португальцы завозят в Японию мушкеты. Начало распространения огнестрельного оружия в Японии.

В период Камакура (1192-1333), власть от аристократов перешла к воинам — самураям (буси). В искусстве начинают ценить красоту таинственного — югэн. Если моно-но аварэ — это очарование вещей, которые своей привлекательностью пробуждают приятную грусть, то красоту югэн можно ощутить лишь в особом состоянии духа. Это красота невидимого, тайного, скрытого от взора, от чего дух захватывает. Теоретик театра Но Дзэами (1363-1443) говорил: «Скрытое есть во всём, это — прекрасное».

В чем же причины смены эстетического идеала? Возможно, в неустойчивости силы, казавшейся незыблемой, в драматизме XII века, в конце которого один род, Тайра, был свергнут другим родом, Минамото. В 1192 году верховным правителем Японии был объявлен Минамото Еритомо. К власти пришло второе сословие, буси, правление которых продолжалось до середины XIX века. Император и двор остались жить в старой столице Хэйан (Киото), но культурный центр переместился на периферию, в буддийские монастыри. Буддизм с его идеей непрочности земного существования находил подтверждение в жизни. На смену восторженности синтоизма пришла буддийская склонность к созерцательности, поиски путей преодоления бытия, достижения полного успокоения — нирваны.

Так как мы объединили два периода Камакура и Муромати, то в данном разделе будут рассмотренны черты японской культуры, свойственные обоим этим периодам, т.е. с 1185 по 1568 гг. Попробуем проследить, как стиль югэн периода Камакура трансформировался в ваби-саби периода Муромати, как данные эстетические категории проявились в искусстве театра, творчестве Басе, ритуале чайной церемонии, поэзии, культуре самураев и во многом другом…

Поэтическая антология «Синкокинсю»

В начале периода Камакура появилась ещё одна антология, превзошедшая по мастерству хэйанскую — «Синкокинсю» («Новая Кокинсю» (1205)). Садаиэ был основным составителем великой антологии. Авторы антологии видели смысл поэзии в раскрытии югэн, красоты безмолвия, покоя, отрешённости от мира, от «Я», обременённого заботами, слияния с космическим «Я».

В «Синкокинсю» многие стихи построены на принципе «хонкадори»: в стихотворении цитируется строка из стихов другого поэта, современника или предшественника. У японской поэзии — огромная память, ощущение своей непрерывности. Цитируя строку, поэт словно бы присоединяется к сердечным переживаниям собрата.

Поэты выражали дух югэн при помощи ёдзё («сверхчувство»Wink. Как говорил Фудзивара Тэйка: «Без ёдзё нет поэзии». Это труднопереводимое слово обычно трактуется как «эмоциональный отклик», «послечувствование, намёк, недосказанность, но всё это отдельные стороны ёдзё. Этот приём можно сравнить с состоянием магокоро (истинного сердца), абсолютной полноты сердца, которая идентична Пустоте. В этом случае слова излишни, общение идёт на уровне созвучного ци, или, как говорят дзэнские мастера «от сердца к сердцу». Когда душа просветлена, нет надобности в словах. Дзэами говорил, что художник способен передать все краски и настроения природы, заставив свой дух сделаться бесцветным и невосприимчивым. Его дух превратившись в ничто, станет способным объять все явления вселенной, ибо тогда его творческая сила станет равной энергии Вселенной.

Уже поэт XI века Фудзивара Кинто, рассуждая о гармонии «сердца» и «слова», говорил о ёдзё как о «переполненности сердца» (амари-но кокоро). Если за истинно сущее принимали Небытие, то, естественно, основным законом поэзии становится ёдзё, намёк, недосказанность. По мнению Д.Т.Судзуки, в намёке заключена тайна японского искусства. Красота открывается тому, кто в воображении завершил незавершённое.

Ёдзё предполагает особые технические приёмы, приём «кугири» — паузы (букв. «оборвать фразу», чтобы возбудить воображение), цезуры, которая разбивает танка на две строфы (трёхстишие и двустишие), или приём тайгэндомэ — закончить танка неспрягаемой частью речи, чтобы продолжить её звучание в душе читателя. Особенно часто эти приёмы использовались в антологии «Синкокинсю».

Высказывание филолога и теоретика поэзии Фудзивара Садаиэ: «Слова должны быть старые, а сердце пусть будет новым», — даёт многое для понимания поэзии той эпохи. Стихи самого Садаиэ отмечены изысканной красотой:

Как я когда-то ласкал Чёрные волосы любимой! Каждую, каждую прядь На одиноком ложе моём В памяти перебираю.

Стихотворение построено так, что мотив памяти делает его бесконечным…
«В стиле югэн»
Термин югэн, в отличие от аварэ, китайского происхождения. Югэн происходит от ю — туманный, трудно различимый; гэн — тёмный, глубокий. В Японии слово югэн выступает как самостоятельная эстетическая категория только в период Хэйан, несмотря на его более раннее упоминание в предисловии к китайскому варианту «Кокинсю».

В эпоху Камакура югэн выражает впечатления и чувства, которые испытывает человек, который созерцает лунный свет, струящийся сквозь дымку проплывающего облака, или когда он любуется кружением снежинок, сверкающих подобно серебру. Югэн вмещает в этом образе нечто новое: прямое указание на причастность к свету и сверканию, но свету холодному, отрешённому — это прохлада буддизма. Стихи, рисовавшие такие картины, назывались «в стиле югэн». Для них характерна пронизанность грустью.

Одним из наиболее точных определений югэн можно признать танка Фудзивара Тосинари, создавшего своё учение о югэн в поэзии:

В сумраке вечера Осенний вихрь над полями Пронзает душу… Перепелиная жалоба! Селенье Глубокие травы.

Весь пейзаж стихотворения настраивает на ощущение пугающей и безысходной таинственности. Но у югэн много оттенков. Итогом восприятия югэн должно быть высшее гармоническое равновесие с миром.

Поэт Фудзивара Сюндзэй (1114-1204) назвал югэн перевоплощением моно-но аварэ, новым выражением неизменной красоты (би). Югэн — новая грань того многогранника, который вращается временем; на уровне форм каждый раз открывается лишь одна его сторона. В состоянии же покоя, абсолютного бытия, открываются все его стороны. Отсюда стремление пережить «красоту Небытия».

Югэн — это ощущение непрочности существующего, но поэты любили состояние «блуждания в неопределённости» (тадаёу). Если аварэ — светлое ян, то югэн — непроницаемое инь …
Театр Но
Оттеснившая придворную, военная аристократия способствовала развитию новых форм театрального искусства. Один из постулатов гласит: «Тот, кто развлекает, несёт земле мир, тот, кто правит, — порядок». Религиозно-мистический, феодально-монархический романтизм театра Но вполне соответствовал её вкусам и требованиям. В основе искусства Но лежит эстетика югэн. Но в конце эпохи Камакура югэн всё более утрачивает дух печали и приобретает значение блеска. Именно в образе пышной красоты понятие югэн пришло в театр Но.

Дзэами говорил, что без югэн нет Но. Он давал почувствовать красоту югэн языком образа: «лебедь с цветком в клюве», «красота увядшего цветка», располагающий к задумчивости. «Как будто бы проводишь весь день в горах; как будто бы зашёл в просторный лес и забыл о дороге домой; как будто бы любуешься на морские тропы вдали, на челны, скрывающиеся за островами… Как будто бы следишь за полётом диких гусей, исчезающих вдали среди облаков небесных…» .

Представления Но происходят на квадратных сценах, сооружаемых из неокрашенного дерева хиноки. Над сценой, поддерживаемая четырьмя столбами, возвышается крыша, по конструкции напоминающая крыши синтоистских храмов. Четыре столба, поддерживающие крышу над сценой имеют свои названия и функции в представлении. Около заднего левого столба (ситэ-басира) останавливаются, выходя на сцену, и от него начинают действие главные персонажи пьес Но. Передний левый столб (мэцкэ-басира) служит ориентиром для актёров в масках, которым не очень хорошо видна граница сцены. Правый передний столб называется ваки-басира, потому что к нему отходит второстепенное действующее лицо (ваки), когда его функции заканчиваются. Возле правого заднего столба (фуэбасира) располагается музыкант с флейтой.

Сцена открыта с трёх сторон, четвёртая сторона — стена-задник, на золотом фоне, которого изображена зелёная раскидистая стилизованная сосна (символ долголетия и благожелательный привет зрителям). Оркестр в театре Но состоит из четырёх музыкантов (хаясиката), которые располагаются в один ряд вдоль задника. Вместе с оркестром у задней стены слева сидит кокэн — человек, помогающий актёрам на сцене. Он условно считается невидимым и может во время действия поправить актёру костюм, парик или маску, подать что-либо из реквизита.

Ещё одна интересная деталь в устройстве сцены Но скрыта от глаз. Под сценой сооружаются своеобразные резонаторы: в нескольких вырытых ямах подвешиваются на медной проволоке специальные горшки (около метра высотой и примерно такого же диаметра) так, чтобы они не касались земли. Они придают особое звонкое звучание топанью, которое является одним из наиболее распространённых элементов в танцевальной технике Но.

Пьесы театра Но, ёкёку («музыкальная пьеса для пения»Wink ритмически организовали то, что уже было известно. «Тексты ёкёку представляют собой пёструю ткань, сотканную из заимствованных отовсюду, взятых очень часто в почти неизменном виде фраз, отрывков, цитат из различных, хорошо знакомых читающей публике тех времён произведений. И тем не менее ёкёку — совершенно оригинальное произведение, — замечает Н.И.Конрад, — Они блещут своею самобытностью, может быть, в большей мере, чем многое другое в Японии» . В ёкёку органически сочетались древняя поэзия и проза, музыка и танцы, олицетворяя принцип «единства разного». Не случайно метод ёкёку был назван «цугихаги» — «нанизывание одного на другое», а стиль — «цудзурэ-но носики» — «парча из лоскутов». В Но претворился традиционный метод достижения единого путём равновесия разного: музыки, жестов, пластики, времени года — того состояния гармонии (ва), которая, с точки зрения японцев, изначально присуща миру, которую трудно понять, не принимая во внимание универсальность инь-ян.

В трактате «О преемственности цветка» («Кадэнсё»Wink Дзэами говорит о том, что ещё в древности знали, что тайна мастерства в любом деле зависит от правильного соотношения инь-ян. Во время дневного спектакля у зрителей настроение ян (оживлённое), играть нужно в стиле инь (приглушенно). От умения уравновесить настроение зависит успех спектакля. Вечером темнота навевает грусть — инь, значит играть нужно оживлённо, чтобы в сердце проник дух ян, тогда мрачное настроение уравновесится светлым. Когда на сцене и у зрителя одно и то же настроение, инь или ян, успеха не будет. В искусстве Но текст и манера исполнения, движение и музыка, стиль игры и характер местности, ритм и время года должны быть созвучны. Если роль требует энергичных жестов, они должны быть уравновешены внутренней мягкостью. Искусный актёр, следуя правилам пения, танца, жестов, в стремлении донести невидимое, придаёт каждый раз этим жестам новую окраску (кёку), которая зависит от мастерства и интуиции. В гармонии должны пребывать и десять стилей ёкёку, каждый из которых обладает своей душой. По принципу «единства разного» объединяются пять типов пьес: «ками-но моно» — «о божествах», «сюра-но моно» — «о духе воина», «кацура-моно» — пьесы о несчастной любви, «дзацу-но моно» — «пьесы о разном», «кири-но моно» — «заключительная пьеса». Каждая по-своему настраивает зрителя, так, что к концу представления он переживает все эмоциональные состояния. Естественная гармония лежит в основе ритмической организации Но или закона чередования дзё-ха-кю. Дзё — медленное вхождение, ха — резкий перелом, кю — стремительное движение. Этому принципу подчиняется игра актёра, отдельные сцены и представление в целом: первая пьеса исполняется в ритме дзё, три последующих в ри — в ритме кю. Дзэами говорит, что всё имеет ступени дзё-ха-кю, и Но этому следует. Повинуясь мировому ритму, который не подвержен закону исчезновения, Но сохраняет себя. В трактате «Зеркало цветка» Дзэами замечает, что у жизни есть предел, но нет его у Но. Привлекает к себе внимание частое обращение Дзэами к образу «цветка». Можно сказать, это одно из центральных понятий его теории. Словом «цветок» он обозначил иносказательную красоту, присущую всякому искусству. Цветы не цветут постоянно, расцветают в определённое время года, и это кажется удивительным, необычайным, это восхищает. Искусство Но тоже кажется необычным. Если актёр знает много ролей, он может выбрать ту, которая отвечает времени, настрою зрителя. В этом и проявляется сходство с цветком, который распускается в определённое время. У каждого актёра должен быть свой цветок, соответствующий его мастерству. Цветок актёрского исполнения, как и цветок поэзии, произрастает из сердца (кокоро). Успех будет сопутствовать представлению, когда у «цветка, удивительного и необычного, — одно сердце».

Цветок же олицетворяет единство неизменного и изменчивого в искусстве: с одной стороны, продолжает жизнь семени, с другой, каждый раз цветёт по-новому. Дзэами говорил, что, опадая, цветы вновь расцветают. И в этом их необычайность. Дзэами имеет в виду природу изменчивого (рюкосэй). Замечательно именно то, что, опадая, цветы переходят в другие вещи. Югэн и есть цветок, олицетворяющий эту перемену.

После перехода сознания от красоты видимой, «очарования вещей» к красоте невидимого — «югэн», макото стали понимать как истину небытия, которая сопряжена с условными формами, с символикой Но. Один и тот же предмет на сцене мог означать самые различные явления и движения души. Веер в руках актёра олицетворяет: кисть, меч, чашу для вина, дождь, осенние листья, ураган, реку, восходящее солнце, гнев, ярость, умиротворённость. Предмет многогранен и зависит от чередующихся моментов, в каждом из которых проявляется дао, сам по себе не существенен, но с его помощью из небытия извлекается истина. Неудивительно, что при ощущении всеобщей взаимосвязанности вещей, театр Но, как и другие виды искусства, предназначен поддерживать порядок в мире, выполнять мироустроительную функцию. Цель Но — смягчать сердца людей, действовать на чувства высших и низших; стать основою долголетия и счастья; стать путём прекрасной и долгой жизни.
Саби в хайку Басё
Для воплощения красоты саби не требуется предварительный настрой. Для того чтобы увидеть в самом незаметном предмете его неслучайную суть, нужно лишь уметь забыть себя.

Вот листок упал, Вот другой летит листок В вихре ледяном.

Неслучайно стиль Басё называют «подлинным» (сёфу).

Вот, что сказал Хаттори Дохо — ученик Басё, по поводу известного стихотворения

Старый пруд! Прыгнула лягушка. Всплеск воды

«Лягушка, обитающая в воде, прыгнула в старый пруд. Раздался всплеск воды. В кваканьи лягушки, прыгнувшей с поросшего травой берега, прозвучало хайкай. Всё, что видишь и слышишь, всё, что чувствуешь, есть хайкай. В этом истина искусства».

Когда Басё изучал дзэн у мастера Буттё, тот однажды спросил у него: «Чем вы занимались эти дни?» Басё ответил: «Дождь кончился, мох такой зелёный». Буттё: «Что же раньше — Будда или зелень мха?» Басё: «Слышали? Лягушка прыгнула в воду».

Ученик, не слыша учителя, отвечает невпопад, но освобождая свой ум, делает то, что хочет от него учитель.

Можно считать, что с этого момента началась новая эра в хайку. До Басё к хайку относились как к игре, они не были связаны с жизнью. Басё, которого мастер спросил о подлинной природе вещей, существовавшей до мира феноменов, увидел лягушку, прыгнувшую в старый пруд, и этот звук родил тишину… Поэту вдруг открылся источник жизни, и он начал следить за каждым движением своей мысли, по мере того, как она соприкасалась с постоянно меняющимся миром явлений. Басё был поэтом вечного одиночества.

Хайку не обусловлено формой. Хотя существует ряд правил, например, чередование слов в 5-7-5 слогов, наличие сезонного слова. Оно обусловлено самим явлением и внутренним настроем того, кто созерцает это явление. Оно прямо и точно его отражает, ничто не стоит между поэтом и природой, нашедшей своё выражение. Басё говорил, что нужно учиться сосне у сосны, бамбуку у бамбука, постичь предмет, углубившись в него. То есть привести свой ум в соответствие с пустотой, таким образом превратиться в сам предмет. И только при этом условии родится стихотворение.

Поэт сосредоточивается на внутреннем, углубляется в единичное до тех пор, пока не откроется единое, проникая в единичное, постигает природу всеобщего. В момент озарения прекращается зависимость вещей друг от друга на уровне подлинной, с точки зрения буддизма, реальности. Так как, всё находится в движении, нужно довериться ему, чтобы не прийти с ним в противоречие. Басё говорил, что хайкай ни на мгновенье не должно останавливаться. При взгляде на творчество как на прорыв в Ничто, искусство понимали как продолжение жизни, а художника как того, кто даёт почувствовать связь всего со всем. Вместе с тем саби — сама жизнь. Басё говорил, что саби — это окраска стиха, совсем не обязательно давать сцену одиночества. Если человек, готовясь к войне, надевает тяжёлые доспехи или, собираясь на вечеринку, наряжается в яркие одежды, а человек этот не молод, то в этом есть саби. Приёмы Басё просты, сила его поэзии в равновесии, в «единстве разного»: цвета, запаха, звука. Именно благодаря этому хайку уподобляется самой жизни.

Саби позволило глубже проникнуть в макото — истину вещей. Басё обнаружил в саби сущность природы. Он продвинулся дальше других в постижении макото. Басё нашёл саби в единстве неизменного (фуэки) и изменчивого (рикю). Басё понимал саби как высший закон природы, человеческой жизни и искусства.

Саби — отзвук вечного, неизменного в преходящем, изменчивом, ощущение непрочности и мимолётности жизни, вместе с тем её беспредельности. Отсюда налёт печали в стихах, отмеченных саби, но это тихая умиротворённая печаль.
Чайная церемония
В искусстве XV-XVI веков стали ценить стиль ваби — покоя, тишины, скромности, — нечто противоположное югэн. Ваби — это пустынный берег, на котором стоит одинокая хижина рыбака, мелкие бутоны, пробивающиеся сквозь толщу снега в горной деревушке. Ваби — это красота простоты, красота, исходящая от жизненной силы, скрытой за грубым покровом. Она бесцветна, но за покровом бесцветности тайная невидимая сила. Ваби — это умение быть самим собой, следовать естественному пути.

На период возвращения склонности к простоте и строгости приходится развитие традиции чайной церемонии, имевшей свою философию, свои эстетические требования, традиции. В ней нашла полное выражение взаимосвязь человека, природы и искусства.

Мастер чайной церемонии Сокэй (XVIв.) говорил, что изначальная цель ваби — дать почувствовать чистоту, незагрязнённость обители Будды. Вот почему хозяин и гости, как только входят в скромную чайную комнату, очищают себя от земной пыли и ведут разговор сердцами. Поэтому и не нужно заботиться о правилах и манерах. Просто развести огонь, вскипятить воду и пить чай. Это и будет чайная церемония.

Как гласит легенда, однажды, сидя в медитации, Бодхидхарма почувствовал, что глаза его закрываются и его клонит ко сну. Тогда, рассердившись на себя, он вырвал свои веки и бросил их на землю. На этом месте вырос необычный куст с сочными листьями. Позже ученики Бодхидхармы стали заваривать эти листья горячей водой, чтобы сохранить бодрость. Так появился чай…

Как светское действо чайная церемония появилась в XV веке, затем в конце XV века была реорганизована знаменитым «тядзином» (мастером чая) монахом Сэн-но Рикю. Существовало понятие «тядо» (путь чая) — путь чистоты и утончённости, достижения гармонического единства с окружающим миром через ритуал чайной церемонии.

Чайная церемония проходила в небольшом чайном домике, стоявшем в глубине сада, который был художественным явлением и создавался по особым законам. Дорожка из камней неправильной формы, положенных среди мхов, приводила к источнику воды, где совершалось омовение рук, затем, после выбора главного гостя, входили через очень низкую дверь в чайный домик. Гостей должно было быть не больше пяти человек, приглашались близкие по духу лица. Обсуждались поэзия, философские и эстетические проблемы. Сама обстановка внутри чайного дома, в котором царил полумрак, располагала к такой беседе. Три темы — деньги, болезни, политика — были запретны. Хорошо о чайной церемонии сказал Ясунари Кавабата: «Если «ваби-саби» , столь высоко ценимое в Пути чая, который предписывает «гармонию, почтительность, чистоту и спокойствие», олицетворяет богатство души, то крохотная, до предела простая чайная комната, воплощает бескрайность пространства, беспредельность красоты… Встреча за чаем — та же встреча чувств».

Утварь, используемая при приготовлении чая, комната, в которой происходит церемония, специально подобранная и определённым образом поставленная в вазе композиция из двух-трёх веток, висящий над ней на стене шелковый свиток с живописью или соответствующей случаю каллиграфической надписью, окружающий ландшафт, наконец, одежда, поведение участников и содержание их неторопливых бесед — всё должно находиться в совершенной гармонии, гармонии безыскусственности, сдержанности, простоты, помогать человеку приблизиться к окружающей природе, раствориться в ней. Ничто не должно препятствовать созданию настроения тихого созерцания, мешать размышлениям.

Исключается присутствие «чистой», а, следовательно, с точки зрения японцев, бесполезной красоты. Сущность чайной церемонии состоит в том, что она выражает эстетику действительной жизни, где полезность — первый принцип красоты. Всего для чайной церемонии должно быть двадцать четыре необходимых предмета — «тяки», среди них чаша для чая «тяван», «мидзусаси» — сосуд для холодной воды, коробочки для чая «кого», бронзовый котёл, деревянный черпак из бамбука и другие. Все предметы для чайной церемонии, кроме своего непосредственного назначения, были объектами созерцания.

В произведениях японского прикладного искусства издавна подчёркивалась непосредственная практическая ценность самой вещи. Именно поэтому знатоки чайной церемонии, известные своим изысканным вкусом, отказываются от китайского фарфора и обращаются к изделиям народного искусства. Толстые стенки чаши хорошо удерживают тепло. Шершавое, не политое глазурью дно чаши кладётся на ладонь, напоминая о природе материала — глине, из которой она сделана. Каждая чаша уникальна, не повторяется ни по форме, ни по декору. Керамика сделана специально без помощи гончарного круга — лепка от руки помогает лучше понять мысль и стремления автора, воплощённые в создание данного произведения искусства.

В керамике для чайной церемонии больше всего сказалось одно из основных качеств прикладного искусства Японии — ваби-саби (красота простого, обыденного). Японские мастера предпочитали ясные, спокойные формы, без вычурности и надуманности. Характеру формы соответствует и декор на вазах, чашах, бутылях…
Особенности национального суицида
Хотеось бы затронуть эстетическую сторону отношения самураев к смерти, многократно воспетое в литературе и неоднократно подтверждённое историческими примерами. Жизнь рассматривалась как звено в цепи перерождений. Самоценность земной жизни для буддиста была невелика. Буддийский тезис о непостоянстве всего сущего лежит в основе всей японской культуры.

С чем же сравнить тело твоё, человек? Призрачна жизнь, словно роса на траве, словно мерцанье зарниц.

В этом стихотворении дзэнского мастера Роана отражена универсальная истина, не требующая никаких подтверждений. Такое представление о смерти было присуще самураям. Они видели своё предназначение в том, чтобы «уподобиться опадающим лепесткам сакуры», погибнуть в бою, «словно яшма, разбивающаяся об утёс». Со временем смерть во имя долга стала восприниматься в самурайской среде как довольно трудный, но не лишённый эстетического наслаждения этап самосовершенствования. О смерти много и прочувствованно рассуждали, смертью восторгались, к красивой смерти стремились. Один из самураев, павший от руки наёмного убийцы, оставил такие строки:

Ни раем, ни адом меня уже не смутить, и в лунном сиянье стою непоколебим — ни облачка на душе…

В самурайской среде высоко ценилось умение абстрагироваться от мирской суеты, от прозы жизни, от жестокостей военного времени. С ранних лет в юношах и девушках пестовалась способность видеть «вечность в чашечке цветка». Образ жизни, при котором человек может даже на грани между жизнью и смертью наслаждаться красотами пейзажа, называли фурю, что означает «ветер и поток». Подобное мировоззрение позволяло неизменно воспринимать жизнь как «ветер и поток» во всей её эфемерной полноте. Наиболее совершенным воплощением данной философии стал широко распространенный среди самураев обычай слагать перед смертью «прощальное» стихотворение (чаще всего в жанре пейзажной лирики).

Приведем в качестве примера конкретный случай, произошедший относительно недавно, подчеркивающий важность поэтической традиции.

17 марта 1945 г. генерал-лейтенант Курибаяси Тадамити, командующий японскими войсками в Иводзима, перед тем, как броситься в атаку на противника с оставшимися у него восемьюстами солдатами, послал по радио в Генеральный штаб три танка. Одна из них:

Враг не разбит, я не погибну в бою, я буду рожден еще семь раз, чтобы взять в руки алебарду!

Слова выражают надежду на семикратное перерождение, с тем чтобы отомстить.

Вспомним японские обычаи непосредственно связанные со смертью: обезглавливание, вспарывание живота, синдзю.

Японский обычай отрубать голову воину врага идет от Эпохи войн в Древнем Китае, где воин получал повышение по службе на один ранг, если добывал в сражении голову знатного врага. Выражение сюкю о агэру — «взял голову и получил повышение» — происходит оттуда.

Происхождение ритуала вспарывания живота остается неясным. Самый ранний сохранившийся до нашего времени документ, описывающий вспарывание живота, приписывает его совершение женскому божеству: богиня Оми, преследуя своего мужа, добралась до места, позже названного Харасаки («Разрывающая живот»Wink, но воспылав гневом и злостью, разрезала себе мечом живот и бросилась в болото.

К XI в. обычай уже вошел в практику и должен был служить способом проявления отваги, или — избежания бесчестия от рук врагов. В XIV в. ритуал широко распространился. Cамоубийство начали рассматривать как проявление наивысшего героизма, демонстрацию силы и самообладания. Такое отношение к жизни и смерти ярко показано в классическом японском эпосе. В «Повести о Великом мире» описывается 2640 случаев таких самоубийств. Живот вспарывали также, чтобы последовать за господином после его смерти. В ряде случаев смерть за своим господином принимала форму массовых самоубийств: «Принц спросил: «А как нужно убивать себя?» Ёсиаки, сдерживая хлынувшие слёзы проговорил: «Вот так…». И, не договорив до конца, выхватил меч, повернул его на себя, вонзил в левый бок и разрезал себе несколько рёбер по направлению к правому боку. Затем вынул меч, положил его перед принцем, упал ниц и умер. Принц тотчас же взял меч и взглянул на него. Так как на рукоять стекла кровь, принц обернул её рукавом своей одежды, обножил своё подобное снегу тело и, вонзил меч около сердца, пал на то же изголовье, что и Ёсиаки.

Все бывшие с принцем воскликнули: «Мы тоже вслед за принцем!» В один голос возгласили молитву буддам, и все сразу совершили харакири. Видя это, воины, числом более трёхсот, что стояли во дворе, стали пронзать друг друга мечами и грудью свалились на землю» («Тайхэйки» 117, с. 212)

В XVII в. при Токугава к вспарыванию живота стали приговаривать самурая, совершившего позорный поступок. Процедура харакири (сами японцы склонны употреблять слово «сэппуку» или «каппуку»Wink, применявшаяся в качестве наказания, обставлялась особенно пышно. Акт харакири обычно совершался в доме господина в ночное или вечернее время. Двор посыпали крупным песком, а место самого акта устилали тонкими циновками, которые покрывали белым полотном; поверх стелилось шерстяное покрывало красного цвета.

Вспарывание живота не приводит к немедленной смерти, гибель может оказаться мучительной, грязной и долгой. Одно время существовало правило, предписывавшее вскрывать живот сначало горизонтально, затем вертикально, за чем должен был следовать смертельный удар — в спину или в шею. Согласно легенде, генерал Ноги Марэсукэ (1849-1912), покончивший с собой в день похорон императора Мэйдзи (1852-1912), исполнил именно эту процедуру.

Прохождение всех трех этапов требует невероятной силы духа. Это объясняет нередкое присутствие помощника, кайсяку или кайсякунин, который должен был отрубить голову в один из двух моментов.

В первом случае кайсяку отрубал голову в тот момент, когда осужденный самурай, уже приготовившись к смерти, наклонялся за коротким мечом или кинжалом, лежащим перед ним на церемониальном подносе. Здесь вскрытия живота не происходило вовсе. В период Токугава этот способ получил распространение в самой стилизованной форме, а вместо меча на подносе часто лежал веер.

В другом случае кайсяку ждал, пока человек, которому он должен был помочь умереть, сам пройдет первый или второй этап. Такой путь выбрал для себя самурай по имени Таки Дзэнзабуро 2 марта 1868 г. Его самоубийство подробно описано сэром Эрнестом Мэйсоном Сатоу (1843-1929), секретарем Британской Дипломатической миссии в Эдо.

Обычно самоубийство в Японии совершается в одиночку, однако в отличие от других стран здесь нередко имеют место и групповые самоубийства. Так, в середине 50-х годов регистрировалось более 1200 таких случаев ежегодно. Довольно много групповых самоубийств происходит и сейчас. Среди них влюбленные неизменно занимают первое место. Такие самоубийства называют в Японии синдзю (самоубийство по сговору) или дзёси (романтическое самоубийство); такие самоубийства впервые стали практиковаться накануне эпохи Эдо. Им близки по духу различные виды кровавых торжественных клятв: вырывание ногтей, протыкание руки или ноги кинжалом, отрубание пальца и т.д. Самоубийства влюбленных совершались путем вскрытия вен, перерезывания горла, повешения… Примерно в середине XVII в. эти виды самоубийств были поставлены под запрет, однако они не исчезли и поныне…
* * *
с комментариями, вопросами и дополнениями милости прошу в мой ЖЖ